«Работа с сознанием — это прагмема»
М. Мамардашвили

Евгения Хаздан. Погружение в сказку. Инна Веселова, Евгения Хаздан. О жёнах «добрых и злых»

// Санкт-Петербургский музыкальный вестник. 2016, № 2 (130), февраль.

Количество страниц: 2
Тип файла: PDF
Размер файла: 1,75 МБ

Скачать файл:

Евгения Хаздан. Погружение в сказку. Инна Веселова, Евгения Хаздан. О жёнах «добрых и злых»

Статьи о лекциях программы «Эпоха просвещения» в Санкт-Петербургском музыкальном вестнике

Погружение в сказку

Когда человек соприкасается со сказкой? Конечно, в детстве, когда так сильна вера в чудо. И потом, когда уже сам рассказывает или читает хорошо знакомые сюжеты внукам. Порой кажется, что обычная жизнь не имеет никакого отношения к тому, что обрамлено сказочными формулами — всякими «давным-давно» или «жили-были».

Центральным в лекции Инны Веселовой «Миф о чудесной супруге», состоявшейся в БДТ в рамках программы «Эпоха просвещения», была сказка о Царевне-лягушке. Ее сюжет не типичен: он не кончается свадьбой героев, а начинается с нее. Другой важной особенностью этой сказки является ее биполярность: главным действующим лицом в не становится то Иван-царевич, то его необычная супруга. Ее красота нередко видна только мужу, да и то уже после свадьбы, другим же она предстает в неприглядном виде (лягушкой, а в других вариантах сказок — крысой или старушкой-«еле кости вместе», «вся мхом поросла»). Она наделяется чудесными талантами, ей ведомы особые секреты, однако удержать ее подле себя можно лишь при соблюдении некоего условия.

Публика — отнюдь не детская аудитория — погружается в сказочный мир, где и для мужчин, и для женщин есть персонажи, с которыми можно себя идентифицировать. Близким является западноевропейский сюжет о фее Мелюзине, обладавшей даром строить прекрасные замки. Но поддался ее супруг на уговоры-насмешки друзей, подглядел за женой, узнал о ее драконьей натуре.

Нарушение уговора ведет к разлучению: с громким криком улетает Мелюзина, пропадает лишиваяся своей лягушачьей кожи Марья-царевна. «Грянулась она о землю, обернулась утицей…» — лектор приводит параллели, звучащий в свадебном фольклоре, в песнях-причитаниях.

Анализируя сюжеты о чудесных супругах, Веселова показывает, как в сказке отражается восприятие свадьбы как обряда перехода разными группами ее участников. Переживания невесты достаточно хорошо исследованы фольклористами и этнографами, а вот взгляд на нее со стороны жениха и его родни практически не изучен. Невеста — «невесть, кто», в традиции появляющаяся на людях под платками-покрывалами, плачущая, принадлежащая к «чужим». Что может испытывать молодой человек, которому предстоит сродниться с буквально непонятно кем? В некоторых вариантах сказок Иван-царевич пытается уйти от суженой, понимая, что станет предметом насмешек. Однако раз за разом он оказывается в месте, куда завела его стрела-судьба. Возвращение пропавшей супруги сопряжено с нелегкими испытаниями, венцом которых становится необходимость принять, «удержать» жену в объятиях, кем бы она не оборачивалась.

По-разному рассказывают сказку женщины и мужчины, по-разному воспринимали ее пришедшие на лекцию. «Как же Иван-то царевич ее принял?» — размышлял один из слушателей. «Я и свою судьбу вспомнила, и дочерину…», — оживленно говорила покидавшая зал дама. Известный с детства сюжет обращается к разным возрастам, и буквально с каждым он говорит о его собственной судьбе. Казавшееся ненастоящим, предстает самой что ни есть былью.

Евгения ХАЗДАН

 

О жёнах «добрых и злых»

В БДТ продолжается программа лекций «Эпоха просвещения»: о литературе, живописи, архитектуре, антропологии, музыке и народных традициях.

Первая январская лекция пришлась на святки — время гаданий, разговоров о страшном и потустороннем. Тема «“Злые” и “добрые жены”: женские образы в западноевропейской живописи XV-XVI вв.» вполне вписывалась в святочную атмосферу, когда ряженые предстают в страшных и прекрасных образах, являя человеку все стороны его Тени. Речь о лекции искусствоведа Ланы Ивановой шла о представлениях о «доброте» и «коварстве» женщин в западноевропейской живописи эпохи Возрождения. Истоком оппозиции «добрых» и «злых» жен была каноническая религиозная иконография, в которой праведники и праведницы противопоставлялись грешникам и грешницам перед лицом Бога. Суд над ними вершился без поправки на гендерное различие.

Во времена Возрождения в европейской живописи становятся популярными сюжеты, в которых мужские и женские добродетели и пороки начинают судить иными мерками. Оценка теперь принадлежит не Богу, а человеку — художнику и… мужчине. Донателло, Гуго ван дер Гус, Лукас Кранах, Квентин Массейс, Ганс Гольбейн, Караваджо, Тициан, Джорджоне, Пьеро делла Франческа… Чинные парные портреты: у мужа и жены свои занятия. Ему — считать прибыль, ей — смотреть в молитвенник. Ему — книги, ей — прялка. Удел благочестивых жен — быт, молитва, покаяние. Благочестие жены было предметом не только восхищения, но и насмешки. На гравюре XVII в. аллегория «доброй жены». Нарядная дама препоясана змеей, символом мудрости. На ее ротике висит крепкий замок: она не болтлива. Из уха торчит громадный ключ: ее слух замкнут. На груди — символ кротости — голубка…

Популярными были изображения героинь Ветхого Завета: Юдифь, Далила, Саломея. Количество их воплощений в картинах гениев Возрождения поражает воображение. Иконография сюжетов различна. Юдифь изображается с отрубленной головой Олоферна (брезгливо держит ее в тонких пальцах; опускает как покупку в корзину служанки; нежно попирает ножкой), а Саломея гордо несет голову Крестителя на блюде. Но выражения лиц — расслабленное, нежное или сосредоточенно-деловитое, не имеют ничего общего с геройством. Они — олицетворение женской власти и угрозы. Мужская кровь алеет как знак Жертвы — любви, страсти, подчинения. В искусстве Нового времени «доброта» и «злодейство» героини оцениваются иначе, нежели в канонах Средневековья, — по шкале противостояния между мужским и женским, борьбы и страха перед друг другом, а не общего предстояния перед Творцом.

Противостояние это не теряет накала и в искусстве XX века. Череду живописных воплощений «борьбы» Мужчины и Женщины лектор закончила полотном «Разговор» Анри Матисса, в котором профильный поворот героев, разделенных проемом окна, не дает надежды на их понимание друг друга. Взаимный обмен упреками лишь обостряет ощущение утраченного за решеткой окна райского сада.

Инна ВЕСЕЛОВА, Евгения ХАЗДАН